Приговоренные к любви - Страница 10

Моя любовь к нему сменилась патологическим страхом. Он мерещился мне повсюду. А если учесть, что английское консульство, в котором я работаю, располагается в Тунисе около старинной его части — Медины, постоянно посещаемой туристами, то страх увидеть Эрика имел под собой основания, хотя и ничтожно малые.

Медина есть в каждом арабском населенном пункте. Это как бы город в городе, самая старинная его часть, выстроенная в те времена, когда стены и запертые ворота могли огородить его жителей от многих неприятностей. Такой была и Медина в Тунисе, превращенная цивилизацией в огромный торговый центр. На площади перед ней всегда толпились туристы, жаждущие прикоснуться к атмосфере давно ушедших лет. Им хотелось окунуться в полутемные улочки, осмотреть самую древнюю мечеть Туниса, а заодно приобрести сувениры, которые торговцы многочисленных лавочек услужливо им предлагают.

Мне же хотелось, проходя ежедневно к своему месту работы сквозь толпу туристов, одним из которых мог быть Эрик, понадежнее спрятаться. Не знаю, смогла бы я когда-нибудь привыкнуть ходить не оглядываясь, не приседая от внезапно услышанного громкого слова, если бы не случай.

Однажды, когда я, как заправский шпион из любительского спектакля, петляя, прокладывала себе дорогу на работу, кто-то прикоснулся к моему плечу. И я... Я заорала так, как воют сирены, оповещая о налете вражеской авиации. На площади не оказалось ни одного человека, который не замер бы от страха и не стал прощаться с жизнью, услышав мой крик. Не переставая издавать вой, я втянула голову в плечи и присела. Потом, изогнув шею под немыслимым углом, посмотрела на прикоснувшегося ко мне человека.

Рядом со мной стояла невысокого роста дама приятной наружности, которая, по-видимому, хотела мне что-то сказать. А сейчас она, как и все остальные люди, испуганно на меня взирала.

Я прекратила изображать из себя сирену противовоздушной обороны.

— У вас расстегнута сумочка, — еле-еле смогла выдавить дама, испуганная моей неадекватной реакцией.

После этого случая я перестала везде и всюду видеть Эрика, а потом смогла и полюбить новую для меня страну. Мне понравилось бродить по улицам, которые, словно серпантин, свернутый кольцами, постепенно разворачиваются перед вами. Вступаешь на такую улочку и кажется, что это тупичок глубиной в один дом, но доходишь до воображаемой стены, как она перед тобой расступается — и ты снова оказываешься в кажущемся тупичке и так до бесконечности. Я полюбила жаркое солнце, пронизывающее лучами кожу и согревающее тебя изнутри. А пышные восточные базары... Кто может остаться к ним равнодушным?

И вот наступило время отпуска. Все ожидали, что я поеду домой, в Англию. Так поступали все сотрудники консульства. И я не смогла обмануть их ожидания, хотя ехать на родину мне совсем не хотелось.

Завтра самолет «Бритиш эрлайнз» повезет меня в туманный Альбион, а сейчас я лежу на кровати и мечтаю о возвращении сюда, в чужую для себя страну, которую я успела полюбить.

В этот момент зазвонил телефон. Я сняла трубку и услышала мелодичный голос жены консула:

— Джейн, это Дороти. Доброе утро! Не могла бы ты заехать ко мне? Мне очень нужно тебя повидать.

Дороти всегда настаивала, чтобы я называла ее по имени. Мне это давалось с большим трудом. Видимо, у меня сильно развито чувство субординации: жена моего начальника не могла быть для меня просто «Дороти». Поэтому я пробормотала:

— Да, хорошо, миссис Коллинз. Сейчас приеду, Дороти.

Стоило мне ступить на территорию ухоженной, утопающей в зелени консульской виллы, как миссис Коллинз с ходу взяла меня в оборот.

— О, Джейн, дорогая, входи. Рада тебя видеть. У меня к тебе небольшая просьба, — сказала она, увлекая меня в дом.

Миссис Коллинз — миловидная женщина, стоящая на пороге своего сорокалетия, была сгустком неиссякаемой энергии, вечным двигателем в женском обличье. В данный момент она не переставая тараторила:

— Не откажи в просьбе. Мне хочется сделать сыну подарок. У него в жизни должно произойти большое событие, хотя я и против...

Я тупо кивала, во всем соглашаясь с Дороти. Спросить, что это за событие в жизни ее сына, которое вызывает большие опасения у матери, я не могла. Вставить слово в непрерывный монолог Дороти способен только человек, обладающий особым талантом. Я же была его начисто лишена.

— Джейн, дорогая, ты не можешь себе представить, какой подарок я ему приготовила, — продолжала трещать Дороти и, подойдя к столу в гостиной, подняла покрывало с чего-то большого, возвышающегося словно башня. — Вот смотри, Джейн. Правда, чудо?

Я обомлела. Дороти оказалась права. Что-что, а представить себе этот ее подарок сыну я никогда бы не смогла. Посреди стола стояла клетка, а в ней сидел большущий попугай.

— Продавец уверял, что Микки — это его так зовут — может говорить все, что угодно. Правда, Микки? — обратилась Дороти к попугаю.

Попугай молчал и косил на миссис Коллинз блестящим глазом. Он явно и впредь собирался держать язык за зубами, то есть за клювом.

— Микки, скажи: «Микки. Попка — дурак. Здравствуй, Микки!». Вот засранец, молчит. — Дороти уже обращалась ко мне. — Бьюсь, бьюсь с ним, а он молчит и молчит, толстозадый бандит.

Мне было странно слышать подобные слова из уст миссис Коллинз, но попугай своим молчанием, видимо, совсем вывел ее из терпения. Мне стало жаль Дороти, и я поспешила ее успокоить:

— Ничего страшного. Это действие новой обстановки. Он же говорил у продавца.