Мужчина молчал, только в глубине его глаз таилось презрение, а губы изогнулись в грустной усмешке.
— А вас, мисс, не учили вежливо себя вести? Обычно говорят «здравствуйте», а не перечисляют все известные им ругательства. Раньше при наших встречах вы вели себя более чем странно, но, по крайней мере, не употребляли подобных выражений. Когда вы успели пополнить свои знания? Или вы их от меня скрывали?
Напряжение, не покидавшее меня весь перелет от Туниса до Лондона, скандальные реплики Микки, всегда произносимые им в соответствии с ситуацией и как бы за меня, моя неспособность справиться с возникающими проблемами — все это переполнило меня и требовало выхода. И он нашелся. Я заплакала.
Стоять столбом и лить слезы — занятие довольно затруднительное. В этом деле нужна опора, и я ее нашла. Рухнув на грудь мужчины так быстро, что он не успел отступить, я принялась орошать слезами его рубашку, одновременно цепко за нее ухватившись.
Блондин молча терпел мои действия, потом осторожно провел рукой по моей вздрагивающей в рыданиях спине и погладил меня по голове.
— Почему мне везет на встречи с тобой? Когда тебя отпускают из лечебницы, ты меня специально ищешь?
— Из какой лечебницы? — сквозь слезы пробормотала я, когда до меня дошел смысл вопроса.
— Где-то ты должна же содержаться. Не может смерч в облике женщины безнаказанно разгуливать на свободе. Или ты так ведешь себя только со мной, а с другими — нормальный человек? — В голосе мужчины звучала причудливая смесь чувств: нежность, грусть, насмешка и презрение.
Мое сознание выделило лишь последнее. Гнев снова поднялся в моей душе. Он моментально высушил мои слезы и выпрямил спину.
— Прекратите говорить глупости, мистер... как вас там? Мне нужен сын Дороти. Я из Туниса, а не из сумасшедшего дома.
Блондин улыбнулся. Улыбка получилась открытой и доброй.
— Я и есть сын Дороти. Мистер Арлингтон к вашим услугам. Можно просто Роберт. Или вы предпочитаете те слова, которые уже здесь прозвучали в мой адрес?
— Не может быть! — От удивления я приоткрыла рот и так замерла, забыв его закрыть. У Дороти никак не может быть такого взрослого сына. Да и попугая, как я считала, обычно дарят подросткам.
— Что не может быть? Что я Роберт Арлингтон? Представьте себе, что так и есть. Или у вас другие соображения по этому поводу?
— Нет! Вы не ее сын!
— Не могу отказать вам в некоторой проницательности. — В голосе моего собеседника опять зазвучало презрение. — Я только в некотором смысле ее сын. Не буду вас утруждать более подробными объяснениями, вряд ли ваши умственные способности так велики, чтобы их понять. Просто напрягите память и вспомните, куда и кому миссис Дороти Коллинз просила вас передать ее подарок?
В моей голове всплыла мысль о записке, которую я показывала шоферу, но, куда я ее положила потом, оставалось загадкой.
Я принялась лихорадочно себя ощупывать: где-то же должен существовать тот карман, в который я ее засунула. Карманов на моей одежде не было, поэтому мои действия со стороны выглядели как телодвижения безумной.
Во взгляде мужчины читалась обреченность. Он прекрасно понимал, что ему предстоит сделать звонок в ближайшую психлечебницу и вызвать санитаров, поэтому, когда я запустила руку себе за пазуху, он не удивился. Через секунду я издала крик индейцев перед выходом на тропу войны, извлекла записку из бюстгальтера и торжественно ею помахала. Мужчина тупо смотрел на меня. Я развернула записку, начала читать адрес и... упала в обморок.
Когда я пришла в сознание, то обнаружила себя лежащей на диване в холле. Я услышала поток грязных ругательств, исторгаемых как из рога изобилия мужским голосом, в котором слышались знакомые нотки. Я уже хотела открыть глаза и презрительно рассмеяться в надменное лицо Роберта Арлингтона. Притворяется воспитанным джентльменом, а сам ведет себя как скотина. Ну погоди у меня! Сейчас я соберусь с силами и все тебе выскажу.
И вот, в тот момент, когда я уже предчувствовала всю радость победы над Робертом, я услышала незнакомый женский голос:
— Прекрати, Роберт. Это не смешно!
— Неужели ты не видишь, что я молчу? Эта девица не только сумасшедшая. Она чревовещательница. Где ее только Дороти откопала?
Пронзительный женский визг раздался неожиданно и совсем рядом. Он был столь яростным, что барабанная перепонка в моих ушах завибрировала и собралась лопнуть. Я вздрогнула и открыла глаза.
— Она ущипнула меня, — стенала высокая, очень красивая девушка. — Ни в каком она не обмороке. Разве люди без сознания могут вырвать лоскут кожи? Боже мой, сколько крови! Роберт, ну что ты стоишь как истукан? Ждешь, когда я вся истеку кровью?
— Ширли, чем тебе помочь? Хочешь воды?
— Нет! Вылей воду на эту дурочку. Пусть прекратит свой идиотский спектакль. Возможно, она считает тебя антрепренером и пытается произвести на тебя впечатление своим талантом? Ты купил цирк? Да не стой же! Принеси йод!
Я прикрыла глаза и притворилась, что по-прежнему нахожусь без сознания. В женском голосе больше не чувствовалось боли, только гнев и раздражение. Эта особа вызвала во мне безотчетную неприязнь. Я решила, что она злая и капризная. У меня не возникло к ней никакого сочувствия.
Пока я копалась в душе, обвиняя себя в зависти к женской красоте, послышались торопливые мужские шаги. Видимо, Роберт побежал за йодом. Его бедная Ширли поранила пальчик!
Я всегда знала, что нельзя злорадствовать. Негативные чувства разрушают душу и в конце концов обращаются против тебя. Но чтобы возмездие наступило так скоро?! Нет, в это никогда я не верила. На меня вдруг обрушился холодный душ, правда кратковременный, но от этого не менее неприятный. Эта противная сучка вылила на меня поданный ей Робертом стакан воды. Ну подожди, ты у меня получишь!