А потом... Потом страсть снова проснулась в нас. Наши тела сплелись и предались радостному танцу. Это был поток любви, нескончаемый и безудержный. Мы вместе взлетали и падали, парили в невесомости, пока не достигали кульминации, которую уже не могли и не хотели оттягивать.
Физическое выражение любви дарило блаженство и постепенно превращалось в нечто иное. Мы становились близки духовно. Роберт был первопроходцем. Он вел меня за собой, показывая, на что я способна, а я дарила ему себя, ничего от него не утаивая. Это было удивительное ощущение — осознавать себя в этом мире и одновременно находиться в другом — мире чувств, где каждое прикосновение обнаженных тел дарит волшебные моменты неземного единения.
Один поцелуй Роберта — и я вновь готова погрузиться в пучину страсти. А он угадывает все мои тайные желания, да что там угадывает — он их предвосхищает. Боже, как мне хорошо с ним!
— Я не хочу, чтобы это заканчивалось, Ребекка, а ты? — В спальне стало совсем темно. Ночь вступила в свои права. — Пойдем к морю, — предложил Роберт. — Ты в состоянии подняться?
— А стоит ли? Может быть, останемся здесь?
— Кое-кто будет возмущаться, что его не вывели на вечернюю прогулку.
Мы пошли к морю. Стояла изумительная ночная тишина, изредка нарушаемая шелестом волн. Звезды, огромные, чисто вымытые, сверкали на небе. Мы, единственные обитатели этого восхитительного царства, медленно ступали по погруженному в темноту пляжу, а впереди весело бежал пес, мгновенно приучившийся откликаться на странную кличку — сэр Чарлз-Джон. Трудно сказать, кто из нас троих был самым счастливым в эту ночь.
Идея Роберта искупаться была встречена ньюфаундлендом с огромным воодушевлением. Мои слабые попытки их образумить ни к чему не привели. И вот мы барахтаемся в воде.
Роберт бросает палку, и сэр Чарлз-Джон с сопеньем, яростно гребя лапами, устремляется за ней.
Руки Роберта ложатся на мою талию, сжимают ее, и вот одна из них отправляется в увлекательное путешествие в мои трусики. Вскоре маленький черный лоскутик начинает совершать самостоятельное плавание по морским волнам. Восторг и мука сливаются воедино. Внутри меня загорелось пламя, потушить которое были бы не в состоянии даже все воды Мирового океана, а что уж говорить о Средиземном море?
— Держись за меня, — прошептал Роберт, принимая позу, чтобы мне было удобно сесть на него.
И мы снова унеслись в неведомую страну, где царят восторг и блаженство. Мы превратились в первобытных людей, в единственных существ на древней земле, в Адама и Еву.
Потом мы в блаженной истоме лежали на песке, опустошенные и счастливые. Пес весело скакал около нас, не понимая, почему хозяева улеглись на пляже и не двигаются.
Мы молчали. Ни одно слово не сорвалось с наших уст. То, что произошло между нами, нельзя было выразить звуками обычной человеческой речи. Мне казалось, что я прошагала тысячи миль, отделяющие встреченного на шоссе разъяренного незнакомца от лежащего рядом любимого, родного человека, которому я могу доверить все свои тайны и беды.
Но все имеет свой конец. Однажды, не знаю, на третий день, а может быть, и на миллионный, прошедший с того момента, когда мы с Джоном ворвались на территорию этой виллы, обжигающая холодной практичностью мысль случайно забрела мне в голову.
— Роберт, я забыла машину...
— Что-о? — Роберт в изумлении уставился на меня, а потом расхохотался.
Он смеялся столь заразительно, что я не выдержала и присоединилась к нему.
— Почему ты смеешься? — с трудом выдавила я сквозь смех.
— Затишье перед бурей. Я все время ждал, когда торнадо проснется и обрушится на меня неотвратимым бедствием. Дождался! Джейн, как ты могла забыть машину?
Роберт умудрялся называть меня двумя именами одновременно. В обыденной жизни я оставалась Джейн, а в наших страстных объятиях превращалась в Ребекку. Мое указанное в паспорте имя превратилось в особое ласкательное прозвище, и я была очень довольна, что существую для Роберта в двух ипостасях.
— Не знаю... — промямлила я.
— Это не книга, которую в рассеянности оставляют на пляже, и даже... — Роберт плотоядно усмехнулся, — не предметы туалета. Те тоже могут стать абсолютно ненужными.
Я проследила за его взглядом. Мои кружевные трусики и лифчик валялись рядом, а я, абсолютно голая, сидела на кровати. Мои попытки стыдливо прикрыть себя руками вызвали новый взрыв хохота Роберта, но я не позволила себя спровоцировать. Назойливая неприятная мысль не отпускала меня.
— Это машина Дороти. Я оставила ее у противоположного входа на пляж и забыла про нее. Роберт, что мне делать?
— Одеваться и топать туда, Джейн. Возможно, она там еще стоит.
Роберт оказался прав. Неприятная история с угоном чужой машины обошла меня стороной.
— Сколько дней она там простояла? — спросила я Роберта, когда мы ехали на ней к вилле. Самостоятельно справиться с подсчетами я не смогла.
— Пять дней.
Всего только пять дней! Пять дней непрекращающегося счастья, маленький подарок судьбы для меня, глупой неудачницы. Сегодня все закончится, неожиданно подумала я и испугалась. Откуда взялась у меня эта мысль? Или сердце женщины — чуткий барометр, умеющий предсказывать? Я еще не успела разобраться сама с собой, как Роберт произнес:
— Джейн, сегодня мы возвращаемся в Тунис. Я звонил Дороти, она устраивает в нашу честь вечер.
Мое сердце перестало биться. Из этой короткой фразы я поняла лишь одно: это я, только я одна обитала в феерическом измерении, Роберт же так и продолжал пребывать в реальной жизни. Он поддерживал связь с внешним миром. Возможно, он звонил не только Дороти...